BIOS - Страница 29

Элам направилась на Землю после защиты диссертации с тем же настроением, с которым брезгливый социальный работник мог бы согласиться на визит в лепрозорий: с тошнотой внутри, но с самыми лучшими намерениями. Её вакцинировали от всевозможных микрофагов, прионов, бактерий и вирусов; тем не менее, она подхватила классическую «лихорадку неясной этиологии», которая донимала её в течение первого месяца адаптации и излечилась только серией инъекций лейкоцитов. До того момента она ни разу в жизни ничем не болела. Болеть, быть заражённой каким-то невидимым паразитом… в общем, это оказалось куда хуже, чем представляла Элам.

После этого первая попытка работы в стерильной лаборатории наводила на неё ужас. Университет Мадрида был цитаделью «Устройств и Персонала», его наводняли студенты не с Земли — главным образом марсиане, но попадались и экспаты с пояса Койпера вроде неё. Новичкам не дозволялось находиться в помещении с живыми заразными биоагентами. Элам уже поработала с сибирской язвой, ВИЧ, Нельсоном-Кахиллом 1 и 2, Лёнг Денгом и обширным рядом геморрагических ретровирусов, но исключительно дистанционно. Ручная же работа с земными культурами была куда более рискованной: там были собраны воедино все античные ужасы Земли, хищники куда более незаметные и опасные, чем обитатели джунглей — и такие же активные, по-прежнему угрожающие страдающему от голода населению Африки, Азии, Европы. Изогнутые палочки, радужные петли белковых структур — и все сочатся смертью.

Планетарная экология, подумала Элам. Древняя и невероятно враждебная. Становящийся зримым биос — вроде того, с которым работает Тэм, производное инволюции за эволюционные эоны.

Тем не менее, при всей смертельной угрозе всех этих штаммов, Земля позволила человечеству вклиниться в это уравнение. Исис такой роскоши не позволяла.

Элам смотрела, как Ли у перчаточного бокса продевает руки в перчатки. Здесь тоже не было дистанционного управления, за исключением аппаратов, передающих движения рук манипуляторам в глубине бочек для образцов, напоминающих пещеры. Микрокамера перчаточного бокса передавала изображения со шлема Ли на монитор, по которому Элам могла наблюдать за его работой. На экране возникла картинка колонии живых клеток.

— Вот он, мелкий ублюдок, который портит нам наружные уплотнения. Развивается колониями, липкой синей плёнкой. Да, неактивный образец этой культуры на Шестой гондоле был, но я не верю, что здесь есть причинно-следственная связь. На самом деле…

Изображение накренилось, словно тонущий корабль.

— Ли? Ты теряешь фокус.

— Аппаратура древняя, как вся станция. Дегранпре уже больше года подтирается нашими запросами о техподдержке. Робкий ублюдок опасается, как бы невзначай не обидеть финансистов. Секундочку… Так лучше?

Да, гораздо лучше. Элам всмотрелась в организм на экране, борясь с желанием задержать дыхание. Клетка была многоядерной, её зазубренная белковая оболочка шла зубцами, словно шестерёнка в часовом механизме. Митохондриальные органеллы, более разнообразные и сложные, чем аналоги с Земли, курсировали между жирными ядрами и прочной клеточной оболочкой, выполняя быстрый осмотический обмен. Ни один из этих процессов не понимался в той мере, в которой устроил бы микробиологов. Другой биос, другие правила.

— Похоже на нашу слизь, — произнесла Элам.

— Прошу прощения?

— Бактериальный налёт на наружных уплотнениях.

— Он такой же?

— Ну, не совсем. У вас морские организмы, наши переносятся по воздуху. Я не узнаю вон те гранулярные огранеллы в миотических канальцах. Но то, как они разрастаются колониями — это до жути знакомо. Э-э-э, Ли, ты снова теряешь картинку.

— Твою мать! — пронзительно выругался Фриман Ли, что было совсем на него непохоже.

Его плечи резко выпрямились. Возникла пауза. Изображение расплылось неузнаваемой мешаниной цветных пикселей, и на этот раз фокус не возвращался.

А затем Ли произнёс тонким голосом:

— Покинь помещение, Элам.

Неожиданно возник шипящий звук, который она не могла идентифицировать. Только сейчас Элам почувствовала первый укол настоящего страха — покалывание в челюсти, приглушённое гудение в ушах.

— В чём дело, Ли?

Тот не ответил. Его тело внутри скафандра начало содрогаться.

Во рту разом пересохло.

— Господи, Ли…

— Я сказал, выматывайся отсюда ко всем чертям!

Элам пришла в движение, не рассуждая. Лабораторные рефлексы она выработала давным-давно, но они пристали к ней намертво. Ли не просил её о помощи; он отдал ей прямой приказ, на который его сподвигло нечто увиденное в перчаточном боксе.

Она бросилась к дверному проёму, но перегородка уже скользила вниз — хорошо смазанная стальная плита. С рёвом ожила вентиляция на потолке, разрежая потенциально заражённый воздух и протягивая его через нанофильтры и фильтры HEPA. По всей гондоле завыла сирена. Словно ребёнок плачет, безумно подумала Элам. Проём становился всё уже; Элам бежала к нему, отчётливо сознавая, что времени катастрофически не хватает. По сути, её уже можно было считать запертой в лаборатории.

Плита встала на место, и Элам развернулась. Сейчас герметичность стала абсолютной. Вентиляторы остановились, хотя сирена по-прежнему верещала.

Фриман Ли вытащил руки из перчаточного бокса. Что-то слой за слоем снимало части его скафандра и перчаток, превращая непроницаемые мембраны в струпья луковой шелухи. Кое-где стали видны целые участки открытой кожи, на которых начали формироваться пузыри.